Хопры
Утром. Мы на вокзале. На Таганрогский фронт. Ждем состава. На платформе публика. Добровольцы поют, и гулко разносится припев: Так за Корнилова! За родину! За веру! Мы грянем громкое “ура!” Кончили песню. “Князь! Князь! Наурскую! Наурскую! Просим!!” Все расступаются кругом, поют, хлопая в ладоши, а красивый мингрелец, князь Чичуа, несется по кругу в национальном танце… “Браво! Браво!” – аплодисменты. Подали состав. Шумно садятся в вагоны. Некоторых провожают близкие… Около нашего вагона подп. К-ой. Его провожает молодая женщина с добрым, хорошим лицом. Она плачет, обнимает и крестит его. Сели. Едем… ст. Хопры. Здесь фронт. На путях несколько поездных составов: классные вагоны – штабов, товарные – строевых, площадки с орудиями. Командует участком гв. полковник Кутепов [28] . Людей, как всегда, очень мало. На позиции – Георгиевский полк [29] . В нем восемьдесят солдат и офицеров. Зато штаб полный: командир, помощник, адъютант, зав. хозяйством, командир батальона, начальник связи и др. Мы стали резервом. Мороз сменился оттепелью. Капает сверху, под ногами грязно. В товарных вагонах – холодно. Раньше стоявшие здесь рассказывают: “Вчера бой был, сильный, понесли большие потери, но отбили и даже пленных взяли…” “Там на станции сестра большевистская, пленная, и два латыша” ,- говорит, влезая в вагон, прап. Крылов. “Где? Где? Пойдем, посмотрим!” – заговорили… “Ну их к черту, я ушел… Ну и сестра, – начал он,- держит себя как!” – “А что?” – “Говорит: я убежденная большевичка… Этих латышей наши там бить стали, так она их защищает, успокаивает. Нашего раненого отказалась перевязать…” “Вот сволочь!” – протянул кто-то. “Пойдемте посмотрим”.- “Да нет, их в вагон приказано перевести”. Часть вылезла из вагона и пошла к станции. Немного спустя ко мне быстро подошел шт.-кап. кн. Чичуа: “Пойдемте, безобразие там! Караул от вагона отпихивают, хотят сестру пленную заколоть”… Мы подошли к вагону с арестованными. Три офицера, во главе подп. К., и несколько солдат Корниловского полка [30] с винтовками лезли к вагону, отпихивали караул и ругались: “Чего на нее смотреть… ея мать!… Пустите! Какого черта еще!” Караул сопротивлялся. Кругом стояло довольно много молчаливых зрителей. Мы вмешались. – “Это безобразие! Красноармейцы вы или офицеры?!” Поднялся шум, крик… Бледный офицер, с винтовкой в руках, с горящими глазами, кричал князю: “Они с нами без пощады расправляются! А мы будем разводы разводить!” – “Да ведь это пленная и женщина!” – “Что же, что женщина?! А вы видали, какая это женщина? как она себя держит, сволочь!” – “И за это вы ее хотите заколоть? Да?” Крик, шум увеличивался… Из вагона выскочил возмущенный полковник С., кричал и приказал разойтись. Все расходились. Подп. К-ой шел, тихо ругаясь матерно и бормоча: “Все равно, не я буду, заколю…” Я припомнил, как его, плача, провожала и крестила женщина с добрым, хорошим лицом. Солдаты расходились кучками. В одной из них шла женщина-доброволец… Они, очевидно, были в хорошем настроении, толкали друг друга и смеялись. “Ну, а по-твоему, Дуська, что с ней сделать?” – спрашивал курносый солдат женщину-добровольца. “Что? – завести ее в вагон да и… всем, в затылок, до смерти” ,-лихо отвечала “Дуська” [31] . Солдаты захохотали.
Первый расстрел
В то время, благодаря агитации, с одной стороны, и внезапному страху приближения большевиков – с другой, поднялись казаки ближайших к Ростову станиц. Поднялись главным образом старики. Кто в чем, бородатые, на разномастных конях, с разнообразным оружием, казаки напоминали войска Ермака, Разина, Булавина. Как-то раз на станцию возвращается разъезд таких казаков. Они едут, галдят… Впереди, на великолепном рыжем англичанине, в кавалерийском седле, с мундштуками,- старый казак. “Откуда конь-то такой, станичник?” – “Большевистский, захватили”, – отвечает казак, легко спрыгнул с коня и подвел привязать к изгороди. Казаки спешились. Обступили коня. Наперебой, громко крича, рассказывают, как они захватили разъезд, и восторгаются добычей… Нервный конь перебирает мускулистыми, крепкими ногами и бочится. Другой казак подвел захваченную кобылу. Кобыла – хуже. Всем нравится рыжий англичанин. Казаки спорят о нем и нападают на старика. “На что он тебе?!” – “Отдай молодому!” – “Все равно продашь” ,- кричат казаки. Старик отнекивается: – “Да я же его взял!” – “Ты взял, а я где был?!” – кричит, вскидывая головой и размахивая руками, молодой казак-претендент. Во время спора я заметил среди них высокого, черноусого, с бледным лицом солдата, в серой, хорошей шинели. Он стоял немного поодаль, не вмешиваясь в разговор. “Это ваш казак?” – спросил я старика. “Нет, их – захватили” ,- нехотя отмахнулся он, ему было не до разговоров – казаки отбивали коня в пользу молодого. Пленного никто не замечал, все были увлечены спором о коне, о нем забыли. Солдат не выдержал, дернул крайнего казака за рукав и тихо спросил: “Ну, куда же мне-то?” Тот недовольно обернулся: “Постой… ребята, кто-нибудь отведите-ка пленного к начальнику, Ведерников, отведи ты” ,- приказал казак, и опять все загалдели вокруг коня. Ведерников нехотя вышел из толпы. Солдат, на ходу поправляя пояс, двинулся за ним. Я стоял – смотрел на галдеж казаков, но вдруг сзади услыхал разговор проходивших солдат: “Видал? Поймали одного, сейчас расстреливать” , – и пошел вместе с ними к путям. Навстречу мне солдаты Корниловского полка с винтовками в руках вели этого самого черноусого солдата. Лицо у него было еще бледнее, глаза опущены. Со всех сторон из вагонов выпрыгивали и бежали люди: смотреть. Черноусого солдата вели к полю. Перешли последний путь… Я влез в вагон. Выстрел – один, другой, третий… Когда я вышел, толпа расходилась, а на месте осталось что-то бело-красное. От толпы отделился, подошел ко мне молоденький прапорщик. – Расстреляли. Ох, неприятная шутка… Все твердит: “За что же, братцы, за что же?” – а ему: ну, ну, раздевайся, снимай сапоги… Сел он сапоги снимать. Снял один сапог: “Братцы,- говорит,- у меня мать-старуха, пожалейте!” А тот курносый солдат-то наш: “Эх, да у него и сапоги-то дырявые…” – и раз его, прямо в шею, кровь так и брызнула. Пошел снег. Стал засыпать пути, вагоны и расстрелянное тело… Мы сидели в вагоне. Пили чай.
