ДОКУМЕНТАЛЬНЫЕ ПРИЛОЖЕНИЯ
Документ № 1. О ценностях относительных и вечных Документ № 2. За разработку актуальных проблем идеологической борьбы Документ № 3. Письмо И. Шевцова секретарю ЦК КПСС М. Суслову Документ № 4. Письмо в ЦК КПСС по поводу альманаха «Метрополь» Документ № 5. Этническая Россия и СССР. Дилемма господства Документ № 6. Сделать все для мира Документ № 7. Пресечь враждебные проявления «Русизма» Документ № 8. Современное обличье старого врага Документ № 9. История и сплетня Документ № 10. «Некритически относился к антисоветской деятельности» Документ № 11. «Пламенные революционеры» и их певцы Документ № 12. «Всю жизнь молчал и при полном молчании ушел из жизни… А вдруг выздоровеет?!» Документ № 13. Письмо Ирины Юрьевны Андроповой начальнику Службы безопасности Президента РФ А.В. Коржакову
Документ № 1 О ценностях относительных и вечных
«Все на свете относительно» – сегодня это выражение сделалось расхожим. Оно бытует не только в разговорном обиходе, но и в сочинениях, претендующих почитаться серьезными и теоретическими. Не так давно Ю. Манн опубликовал статью, носящую несколько академический заголовок – «К спорам о художественном документе» («Новый мир», 1968, № 8). Среди других автор высказывает следующую мысль: «Идея относительности пронизывает сегодня все научное мышление. Современный человек знает, что нет такой научной истины, которая бы не имела теневых сторон, и нет такого абсурдного предположения, которое бы не скрывало в себе долю истины. Эта идея не минула и людей, далеких от научного мышления, выражающих ее в своих понятиях: все на свете коловратно». Отметим попутно это несколько высокомерное противопоставление «научного мышления» мышлению людей, выражающихся «коловратно». Нам представляется, что научное мышление не может быть абсолютизировано как наиболее совершенное перед всяким иным (например, художественным). Впрочем, не это здесь самое существенное. Итак, любое явление, согласно Ю. Манну, по меньшей мере двухмерно. Но, сделав один шаг, надо идти дальше. И по логике вещей справедливо заключить, что всякое явление (или суждение) многомерно, что можно повернуть его так и этак и все зависит от точки зрения субъекта. Этот «плюрализм» в содержании понятий – вещь чрезвычайно удобная для использования. Любой конкретный факт можно растянуть как угодно, вместить туда любое содержание, хотя бы и противоречивое. А как же иначе: нам четко разъяснили, что частица истины есть в любом абсурдном предположении. Ведь все на свете относительно… Однако Ю. Манн все же делает одно исключение из всеобщей относительности в мире. Вот оно: «Говорят, что сама неопределенность является стимулом развития сегодняшнего знания и что с критерием неопределенности следует подходить к любому явлению. Может быть. Только – не к фашизму». Слава богу, фашизм все же выделен из бесконечности «многомерных» явлений, которые можно рассматривать с одной и с другой стороны, причем выделен весьма энергично и категорически. С этим нельзя не согласиться. Уж кому-кому, но нам-то, гражданам Советского Союза, понесшим в борьбе с гитлеризмом ни с кем не сравнимые жертвы и страдания, нам ли не знать этой самой «безотносительности» фашизма! Однако встает вопрос: неужели в мире существует только одно явление, которое невозможно повернуть и так, и этак? Неужели не найти в мире истин, которые не содержат в себе «теневых сторон» или «абсурдных предположений»? Ну, а как быть с таким, например, чувством, как материнская любовь? Или верность своей родине? Социалистической родине? А мужество? Самоотверженность? Да полно, неужто найдется много людей, которые могут признать все это двухмерным и многомерным? Нет, высокие достоинства человеческой души не относительны, они вечны, как и сама жизнь, и останутся таковыми всегда. Ну хорошо, а разве некоторые другие явления с тем же суффиксом «изм», они что ж – тоже все относительны? Конечно, среди бесчисленного количества современных «измов» слишком много таких, где «теневых сторон» столько, что они сливаются в одну общую мрачную тень, а что касается «абсурдных предположений», то… То лучше не продолжать! Словом, здесь я мог вполне согласиться с Ю. Манном, если бы не одно немаловажное обстоятельство. Опять-таки: неужто абсолютно все «измы» относительны? Например, коммунизм? Или, скажем, капитализм? У меня нет ни малейших сомнений в том, что Ю. Манн признает безотносительность этих понятий в их современном значении. Стало быть, можно предположить, что само суждение о всеобщей относительности в мире является несостоятельным? По нашему глубокому убеждению, дело обстоит здесь именно так. Теперь самое время поспешить с необходимой оговоркой: возражая против безусловной относительности всех явлений и понятий, я подчеркиваю, что речь идет о духовной и общественной сфере человеческой жизни. Ни в коей мере я не предполагаю вторгаться в естествознание или в область физико-математических дисциплин. Более того. Я охотно признаю относительность за мертвой материей. И если строгий читатель позволит сделать это признание в форме шутки, то вот: возьмем полено. Самое обыкновенное полено – разве оно не относительно? Ведь им можно, с одной стороны, истопить печь, а с другой – сделать из него дубинку, оружие, как известно, оборонительное и наступательное, предмет, весьма нужный участникам журнальных дискуссий. А вот известный папа Карло из того же самого полена вырезал смешного и веселого человечка, который уже столько лет доставляет совсем уж безотносительную радость нашим детям. Мы, стало быть, уже перешли в многомерность. Нет, приходится признать, что полено и в самом деле относительно… «Многомерность» в подходе к любым предметам и явлениям может стать очень удобным методом в полемике с оппонентом. С одной стороны, все правильно и хорошо, а вот с другой… Не вчера сложился классический в этом смысле оборот: «Да, конечно, но…». Сложился не вчера, однако в сегодняшней нашей литературно-критической практике применяется очень уж часто. Подобный метод удобен, нельзя не признать: здесь и снисходительная уважительность к оппоненту – ее иной неискушенный читатель примет за «объективность», но здесь же и строгая решительность выводов – во имя «научного мышления», конечно! Вот пример, типичный в этом роде. В статье М. Лобанова «Просвещенное мещанство» («Молодая гвардия», 1968, № 4) шла речь, среди прочего, о толстовском Тушине. Автор сделал вывод: «Такие люди спасли Россию. И не в них ли – воплощение исторического и морального потенциала народа. И не здесь ли наша вера и надежда?» А ранее М. Лобанов рассказал о скромном сельском шофере, неприметном и даже застенчивом, который, однако, принес с войны изрядное количество наград. Этот шофер и толстовский Тушин ставились в параллель как образы схожих между собой людей, психологические черты которых являются весьма типичными для русского народного характера. Казалось бы, что здесь можно возразить? А главное – что тут страшного? Однако критик А. Дементьев усмотрел в этом целую порочную концепцию и сурово выговорил автору («Новый мир», 1969, № 4). Вот каким образом пытается истолковать этот эпизод новомировский полемист. Он пишет: «Ну что ж. Конечно, Тушины – прекрасные люди, особенно в противопоставлении разного рода карьеристам и лжецам, трусам и бахвалам, и родина наша, которой не раз приходилось отстаивать свою честь и независимость от нашествия внешних врагов, многим им обязана». Казалось бы, здесь в пору и закончить, ибо смысл суждения ясен: «Тушины – хорошие, благородные люди». Но ведь все ценности в мире, как известно, относительны… И далее у А. Дементьева следует классическое «с другой стороны»: «Но (!) разве исторический и моральный потенциал русского народа не воплотился также (?!) в Радищеве и декабристах, революционерах-разночинцах и большевиках?» Помилуйте, при чем здесь это «также»? Ведь, говоря о Тушине, М. Лобанов вовсе не имел в виду социальную принадлежность толстовского героя как офицера российской императорской армии времен 1805 года. Речь шла об ином: о психологическом типе Тушина и его характерности для нашего народа. И можно, в свою очередь, спросить А. Дементьева: а разве не имелось Тушиных среди декабристов? Революционеров-разночинцев? Большевиков? Да сколько угодно. Реальных персонажей такого рода можно, что называется, указать перстом. Вряд ли А. Дементьев станет против этого возражать. Хотя кто знает? Ведь всегда можно сказать: а с другой стороны… Как бы то ни было, но А. Дементьев продолжает далее наставлять проштрафившегося в его понятии критика: «Но можно не сомневаться, что наши современники – советские воины и труженики – при всем том, что они многими чертами могут напоминать Тушина, все же являются новым – советским – воплощением народного характера». Простите, но кто говорил обратное? Наши нынешние Тушины все сплошь советские люди и иными быть не могут. А вот то, что они «многими чертами» походят на толстовского героя, так это уж точно. Походят, ибо Лев Толстой выразил те черты национального характера нашего народа, которые являются вечными – в том смысле вечными, в каком это можно сказать о самом народе. Об этом справедливо напомнил нам недавно писатель В. М. Кожевников. Лев Толстой, говорил он, «раскрывает временно скрытое, но главное в Тушине. Во время боя Тушин представляется самому себе «огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра». Тушин ощущает себя богатырем, гигантом, и это соответствует смыслу и делу его подвига и безмерно возвышается над теми чертами, которые составляют только как бы одеяние характерных черт, но не самую суть героического характера». Три с половиной века тому назад ничем дотоле не знаменитый костромской крестьянин завел отряд захватчиков в непроходимые лесные дебри, погубил их там и погиб сам. Неизмеримо изменилось все с тех пор на нашей Родине: давно уж нет детей боярских и кабальных холопов, окольничих и кормленщиков, губных старост и целовальников. И династия Романовых исчезла, и сама царская власть тоже. И на Руси давно уже утвердился самый передовой в мире социальный строй. Спрашивается, неужели в связи со всеми этими переменами подвиг Ивана Сусанина стал для нас «относителен»? Так и полагали некоторые сверхреволюционные товарищи, которые в свое время сняли памятник, стоявший в Костроме. Можно, конечно, попытаться вымарать Сусанина из реестра героев отечественной истории на том основании, что он был «монархист». Но ведь и современник Сусанина – вождь крестьянской войны Иван Болотников выступал за «доброго» царя. Можно и рассказать на тему сусанинского подвига скабрезный анекдот: мол, заблудился старик… Можно. Но, как говорил Чехов, не нужно. Потому не нужно, что подвиг крестьянского сына Ивана Осиповича Сусанина относится к числу тех самых ценностей, которые вечно остаются народными святынями – именно святынями, независимо от того, причисляется ли тот или иной народ к числу религиозных или атеистических. И глумиться над подобного рода нетленными ценностями так же дурно, как и плевать на могилу. И если уж искать преемственность в историческом наследстве, то надо признать, что бескорыстное мужество Ивана Сусанина, его готовность к самопожертвованию продолжились в деятельности лучших из декабристов, народовольцев или партизан Великой Отечественной. И не будет преувеличением заключить, что крестьянин костромского села Домнино, живший в эпоху феодализма, останется для нас дорогим и близким. И думаю, останется таковым вечно. А как известно, из анекдотов и брюзгливого глумления никогда еще ничего путного не произрастало. Вот почему подвиг Ивана Сусанина всегда ценил и будет ценить наш народ.
