* * *
Акула неумолимо сужала круги. Теперь в разработку «органов» попало три направления: Н. Иноземцев как давний и ближайший советник Брежнева, В. Гришин как один из возможных его наследников, имеющий мощную опору в столице, и, наконец, Галина Леонидовна, любимая дочь Генерального Секретаря. Следует начать с первого. Николай Николаевич Иноземцев тоже заслуживал бы особой книги (настоящее отчество его было «Израилевич», но это так, между прочим). Он был типичной фигурой хрущевско-брежневского времени: острый, практического склада ум, поверхностное образование, полная беспринципность, помноженная на неуемный карьеризм, и, конечно, как самое важное, полная прозападная ориентация. В отличие от Агентова, Арбатова, Бовина и иных из ближайших советников Брежнева у него была совсем иная карьера: по окончании аспирантуры Института международных отношений он через небольшое время – сотрудник высших номенклатурных изданий партии, сперва журнала «Коммунист» (1952—1955), а в 1961—1966 годах – в «Правде», где закончил карьеру замом главного редактора. В сорок лет – доктор наук, в сорок семь (1968) – Академик по отделению экономики. Чуть ранее делается директором созданного специально под него Института мировой экономики и международных отношений. Итак, в аппарате ЦК Иноземцев не служил, избрал вроде бы нейтральную карьеру «ученого» (настоящие-то ученые дружно полагают, что публикации его в научном смысле ничего не стоят). Зато по сути стал главным советником Брежнева и всего Политбюро, ибо его гигантский институт занимался только тем, что пек различные «справки» для цековских подразделений, причем по любым вопросам. Обладая вкрадчивым характером, он был очень близок к Брежневу. Атака на Иноземцева повелась Андроповым очень резко и с нескольких направлений. Ну, не удержался бедный выскочка от мздоимства, своего бывшего завхоза сделал аж замом директора, а тот возил ему безвозмездно импортную мебель и обустраивал личную дачу. Ну мелочь, о чем толковать, однако в начале 1982-го в привилегированном институте появились люди из прокуратуры, стали прощупывать хозяйственные дела. Это казалось невероятным – проверяют советника Брежнева, только что избранного в члены ЦК! Опытный Иноземцев смекнул, откуда дует ветер, и денежки за незаконные услуги поспешно внес в казну (мелочь, говорили, 18 тысяч всего, но… как можно партийному идеологу!) Дальше – хуже. В апреле в институте Иноземцева появляются люди не из прокуратуры, а из самого КГБ. Надо знать обстановку в этих элитных столичных заведениях, чтобы понять в чем дело. Молодые сотрудники состояли преимущественно из сынков и дочек, не выползали из загранок, презирали все «совковое» и были, естественно, антисоветски настроены в самом пошлом смысле этого слова; ну, и православных там набиралось немного. Короче, институт был «прогрессивным». И вот группа аспирантов института во главе с Фадиным создает рукописный сборничек «Поиски», что-то из области либерального коммунизма. 6 апреля устроили в институте обыск, а нескольких молодых людей даже забрали. Началось следствие, кое-кого стали таскать по всей форме в Лефортово. Баловень судьбы Иноземцев не выдержал не очень-то уж страшных испытаний: 12 августа, работая у себя на даче в саду, он скоропостижно скончался. Некролог в «Правде» был по наивысшему разряду, подписались, как говорится, «все». Первой шла подпись Брежнева, а второй – это уже воля русского алфавита – устроителя убийства Андропова. Более того, на другой день после официального некролога в той же «Правде» появилась маленькая заметочка «В последний путь». 17 августа, сообщалось там, в конференц-зале Академии наук состоялись проводы покойного. В карауле стояли, естественно, Арбатов, Замятин, Загладин и др., а среди множества венков, как было особо отмечено, «здесь же венок от семьи Брежневых»… Вопрос тут был вовсе не сентиментальный, а политический: Леонид Ильич открыто давал понять, что любил и любит Николая Израилевича и хорошо понимает те пути, которые толкнули его друга в могилу. Нет, дряхлеющий Брежнев и не думал сдаваться без боя, хотя Андропов уже побеждал в этой подковерной схватке по всем статьям. Договорим уж до конца про этот характерный случай с еврейскими «социалистами». Уже в конце 1982 года все они (А. Фадин, Ю. Хавкин, Б. Кагарлицкий и др.) были отпущены, хотя их заставили письменно покаяться и дать показания обо всем, что знали. Очень типичный почерк Андропова: Иноземцев, приближенный Брежнева, опозорен и устранен, а зачем мучить бедных юношей? Они могут еще пригодиться. И пригодились вскоре при «перестройке»… Тут вдруг произошло событие огромной политической силы. 19 января 1982 года у себя на даче застрелился С. Цвигун. На молодого Вертера никак уж не походил он. Здоровый, простоватый, он был не чужд искусствам: сам выпускал под разными псевдонимами сочинения о «советских разведчиках». Его супруга Роза отличалась тем же, но сочиняла на темы «общечеловеческие» (тоже под псевдонимом, даже вступила в Союз писателей). Держала салон, охотно покровительствовала молодым дарованиям. Помню, как в буфете Большого театра я был ей представлен Юрием Селезневым, в ее салон входившим; потрясла меня тогда нить немелких бриллиантов на отвороте ее скромно-сверхмодного костюма… Внешняя история этого неслыханного события хорошо известна ныне. К вечеру Цвигун приехал на дачу. Розы не было, там находилась только обслуга. Один из охранников чистил на дворе снег. Цвигун подошел к нему, не заходя в дом, и спросил, куда ведет эта дорожка? При этом вид и голос у него были совсем спокойны. «– А никуда, – ответил тот, – к забору. Я тут расчистил немного, а у забора сугроб. – Вот и хорошо, что никуда, – ответил Цвигун и пошел к забору. Около сугроба он и застрелился». Несколько лет назад в одном из управлений Министерства здравоохранения обнаружили следующий документ.
